Афиша

Знамя вахтанговцев в надежных руках 2006 г.

Когда Мария Аронова поступала в Щукинское училище, с ней произошла забавная история. Во главе комиссии человек, при виде которого у всех абитуриентов подкашиваются ноги, — ректор Щукинского училища Владимир Абрамович Этуш. Взгляд у Этуша на экзаменах бывал такой, что люди теряли сознание. Как только Аронова начала читать отрывок из «Поднятой целины» Шолохова, Этуш сказал: «Все. Спасибо. Садитесь!» А она от волнения ничего слышит. И начинает на Этуша надвигаться с таким текстом: «Да я не посмотрю, что ты... Я тебе рожу-то наковыряю...».

Почти каждый вечер заслуженная артистка России Мария Аронова — на сцене. У нее много ролей и в ее родном Театре им. Вахтангова, и в антрепризах. Ее героинь мы с радостью встречаем и на телевизионном экране. Но лично поговорить с любимой актрисой зрителям удается не часто. Недавно в Еврейском культурном центре на Никитской состоялась именно такая встреча, долгожданная и непосредственная.

— Мария, когда вы поняли, что будете актрисой? — Когда я родилась, все соседи мне пророчили судьбу певицы... Потому что когда я кричала, то в доме тряслись стекла, и слышно было на весь двор. Но я-то изначально хотела быть актрисой. С самого детства постоянно кого-то изображала: то свою воспитательницу в детском саду, то ребят... Мой старший брат Саша с четырех лет серьезно занимался в художественной школе. А я достаточно рано стала заниматься в театральной студии. И свою вступительную программу готовила с руководительницей студии Ириной Николаевной Тихоновой.

— Вы сразу поступили туда, куда хотели?

— С этой вступительной программой произошла забавная история. Дело в том, что я, когда волнуюсь, почему-то перестаю слышать. И вот прошли три тура, и наступил главный экзамен, на котором присутствуют все педагоги курса. Во главе комиссии человек, при виде которого у всех абитуриентов подкашиваются ноги, — ректор Щукинского училища Владимир Абрамович Этуш (который сейчас стал моим большим другом). Чудный, милый человек. Но тогда — это было что-то страшное! Взгляд у Этуша на экзаменах бывал такой, что люди теряли сознание в буквальном смысле. Я читала отрывок из «Поднятой целины» Шолохова. Вот что мне потом рассказал руководитель нашего курса Владимир Владимирович Иванов: «Я, как только тебя увидел, понял — ты будешь у меня учиться». А на экзамене, как только я начала читать, Этуш сказал: «Все. Спасибо. Садитесь!» А я от волнения не слышу. И начинаю на него надвигаться... А текст в это время у меня такой: «Да я не посмотрю, что ты... Я тебе рожу-то наковыряю... Я таких, как ты, через себя кидала...» Вот такая история...

— И именно с этого момента началась ваша творческая работа с Ивановым и Этушем?

— Пожалуй. Наш курс вообще был для Иванова первым. Он был для нас всем — отцом, матерью, бабушкой, дедушкой. И продолжает до сих пор вести меня по жизни. Его забота обо мне заключается в том, что он не дает мне возможности повторяться. Не могу не сказать о том, что для меня огромный прорыв был тогда, когда мы начали репетировать «Дядюшкин сон» по Достоевскому с Владимиром Абрамовичем Этушем в главной роли. Я тогда была очень неуверенна в себе. Мне казалось, если я хожу своей походкой и говорю своим голосом, я — неинтересна. Но Иванов в «Дядюшкином сне» заставил меня это преодолеть

— Вы стали известны после первой же роли. Трудно было справиться с «медными трубами»?

— Да, было такое. Когда в училище вышла «Царская охота», где я была императрицей Екатериной II, и спектакль «Дорогая моя эстрада», где я «пела» оперу «Евгений Онегин», то вдруг почувствовала себя настоящей актрисой и уже ногой открывала дверь в аудиторию... На что Иванов сказал: «Аронова — в массовку!» И меня отправили в массовку. Тогда и состоялся у Иванова со мной очень жесткий разговор о творчестве. Он сказал: «Это не является твоим. Ты — носитель. И вопрос в том, как ты служишь этому. Если служишь хорошо, значит, правильно идешь по жизни. Если все сошлось на деньгах и на том, как на тебя все смотрят, то через три года, поверь мне, половины того, что в тебе есть, уже не будет»

— Ваши актерские способности достались вам по наследству?

— Актерские корни в семье есть. Моя бабушка была очень артистичным человеком и в юности занималась в студии, но ее отец (мой прадед — трубач военного оркестра) запретил продолжать занятия, считал, что актриса — не профессия. Муж бабушки хотел стать режиссером, но не сложилось — в 1941 году он пропал без вести. Так что профессиональным артистом никто до меня в семье не был. Есть в семье люди, которые прекрасно рисуют. И я считаю, что мы с братом, который стал художником-реставратором, вобрали в себя семейные способности.

— Расскажите, пожалуйста, о своих родителях.

— Семья у нас была очень дружная. Что касается папы, то достаточно посмотреть на меня. Я на него очень похожа — такая же горячая и эмоциональная. Папа работал инженером на закрытом заводе и часто ездил в командировки. А дома оставались бабушка, прабабушка, мы с братом, мама и собака. Как только папа уезжал, все в доме ломалось: отключалась стиральная машина, перегорали лампочки... А когда он возвращался, все входило в нормальное русло. Мама была потрясающей женщиной. В этом году будет уже одиннадцать лет, как ее не стало. Мне никогда не дорасти до нее ни в количестве прочитанных книг, ни в умении себя держать. Она была выдающейся женщиной по тому, сколько она знала, по той мудрости, какую в себе таила. Она работала библиотекарем, хотя в молодости очень хотела быть певицей. Голос у нее действительно был чудный — настоящий колокольчик.

— Как вам удается совмещать роль мамы двоих детей и работу в театре?

— Относительно. У моего сына Владика очень непростое восприятие мира. Его бросает из стороны в сторону, и мне досадно, что у него нет такой стабильной мамы, какая была у меня. Мы жили за городом, и мама ездила на работу на электричке. Как-то, один раз за все время, она проспала нашу остановку и вышла на следующей станции. Когда она вернулась с работы на пятнадцать минут позже, у нас с братом был просто шок, потому что всегда ровно в семь часов открывалась входная дверь и входила мама... Вот это, мне кажется, счастье. Но у моего сына такого счастья нет. Я могу неделями отсутствовать и воспитывать его только по телефону. Владик добрый, с большой нежностью относится к сестре Серафиме, которая на 13 лет младше. Когда жалуюсь Иванову: «Что делать? Сложный парень растет!» — он говорит: «Маш, а в кого ему простым-то быть?!».

— Ваш муж — актер?

— Мой муж, Евгений Фомин, к счастью, к актерскому цеху не имеет никакого отношения. Мы познакомились в театре. Он был заведующим транспортным цехом. Ухаживал за мной как-то старомодно: дарил цветы и духи, провожал до дома после спектакля. Как-то незаметно Евгений вошел в мою жизнь, и в какой-то момент я поняла, что не могу без него жить. Мы вместе уже девять лет. Он взял все заботы о доме и детях на себя, так что благодаря ему у меня есть возможность заниматься творчеством.

— Что ближе вашему мироощущению — комедийные или трагические роли?

— Я всегда работала в жанре трагикомедии. У меня никогда не было чисто комедийного образа. Всегда в них были окна, как я это называю. Моменты, когда видишь, что и боль, и чувства — все настоящее. А потом это «окно» закрывается, и опять — сплошная комедия. Но если меня в Театре Вахтангова побалуют и предложат трагическую или драматическую роль, я с удовольствием попробую. Главное, чтобы это было с хорошим режиссером и с хорошими партнерами

— Вы не боитесь играть в спектаклях, рассчитанных на узкий круг зрителей?

— Я боюсь не малых площадок, а незнакомых режиссеров. Обычно все зависит от первой встречи. Придя на читку в первый раз, смотрю, как человек начинает репетицию, как говорит, как читает за персонажей. И интуиция никогда не подводит: я сразу понимаю — «наш человек» или «не наш». И если я иду на то, чтобы работать не со «своим» режиссером, то чаще всего ничего не получается.

— С кем же из «своих» режиссеров вы собираетесь работать в ближайшее время?

— Вот-вот должна начаться работа с Романом Козаком. Плюс два антрепризных предложения. Не стану раскрывать все карты, скажу только, что это классика

— В спектакле «Морковка для императора» легко ли было играть с Геннадием Хазановым?

— Честно говоря, вначале очень боялась, ведь Хазанов всю жизнь — проработал на сцене один на один с публикой. Но когда мы начали работать, я была потрясена его умением взаимодействовать с партнерами и готовностью учиться. Я отношусь к нему с огромной нежностью и с глубочайшим уважением и хочу с ним работать еще и еще!

— У какого кинорежиссера вы хотели бы сниматься?

— Наверное, я театральная актриса, потому что работаю «крупными — мазками». До двух встреч, которые произошли недавно, у меня в кино был только один стоящий фильм — «Летние люди» Сережи Урсуляка по «Дачникам» Горького. Дело в том, что я — хороший материал, как глина или пластилин, но мне нужен гончар. Я могу работать только с режиссером, который подробно, как Иванов, прорабатывает каждое слово, каждую запятую, каждый жест и взгляд. Сначала я очень стеснялась этого, но потом поняла, что это данность. К сожалению, в кино со мной никто никогда роли не выстраивал. Но, видимо, мольбы мои были услышаны, и вот появился проект, который, наверное, выйдет осенью. Это фильм Эльдара Рязанова об Андерсене. Работать с Рязановым было безумно интересно.

— Как вы проводите отпуск?

— Раньше ездили то в какую-то заграницу, то на юг. Но однажды восемь лет — назад меня приобщили к отдыху, в который я влюбилась и с тех пор всегда жду лета с нетерпением. Дело в том, что я — рыбак. К этому меня с детства приучил отец. Я очень люблю водить машину, рыбачить и играть в преферанс. И нынешний тип отдыха все это в себе сочетает. Место, куда мы едем огромной колонной из пяти-шести машин, с собаками, с детьми, находится между Волгоградом и Астраханью. Живем мы на берегу в огромных палатках. Там встречаемся с друзьями, с которыми в течение года только созваниваемся. Там же отдыхают потрясающие люди из Питера, у которых свой семейный ансамбль, они замечательно поют. Еще мы готовим на костре, ловим рыбу, разъезжаем на моторке. Это здорово!

— А в Израиле вы когда-нибудь бывали?

— Да, благодаря Фиме Шифрину. Он туда возил спектакль Романа Виктюка. — Хорошие были гастроли. Мы играли в разных городах. С нами ездил Михаил Александрович Ульянов. А однажды вечером Сереже Маковецкому сообщили по мобильному о присвоении звания народного артиста России. Так что это событие мы справили в Израиле. Незабываемой выдалась поездка в Иерусалим. Водитель нашего микроавтобуса — чудесный дядька, родом с Украины — по дороге просто по собственному желанию устраивал нам потрясающие экскурсии. Я бы с удовольствием побывала в Израиле просто так — на гастролях мало что успеваешь увидеть, ведь там масса родственников — и в Тель-Авиве, и в Хайфе, и в Иерусалиме.

— Мария, ваши театральные работы отмечены многими премиями...

— Премии — это всегда очень приятно. И я могу сказать, никого не обижая, — что получила просто исключительную премию — «Кумир». А еще «Хрустальную Турандот» от Бориса Беленького. Это происходило в Кускове, где так красиво! «Турандот» мне вручали Владимир Этуш и Юлия Борисова, что уже было фантастикой. Борисова, бесспорная прима и легенда нашего театра, вдруг остановила аплодирующий зал и сказала: «Знаете, Маша, я за вашей работой давно слежу. И все думала, как мне вас поздравить? Хочу вам передать так называемое переходное знамя». Это был рушник с вышивкой — сцены из Бориса Годунова. Когда-то его Борисовой подарил знаменитый актер Василий Топорков с наказом передать в свое время этот рушник достойному человеку, продолжающему традиции театра. И выбор Юлии Константиновны пал на меня. Это все затмило, это моя самая большая награда.